Форум христианского общения

припомнились данные случаи.. может кого-то опять "развеселят"

Пиво.

цитата:

Раскольников вышел в решительном смущении. Смущение это все более
увеличивалось. Сходя по лестнице, он несколько раз даже останавливался, как
будто чем-то внезапно пораженный. И наконец, уже на улице, он воскликнул:
"О боже! как это все отвратительно! И неужели, неужели я... нет, это
вздор, это нелепость! - прибавил он решительно. - И неужели такой ужас мог
прийти мне в голову? На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное:
грязно, пакостно, гадко, гадко!.. И я, целый месяц..."
Но он не мог выразить ни словами, ни восклицаниями своего волнения.
Чувство бесконечного отвращения, начинавшее давить и мутить его сердце еще в
то время, как он только шел к старухе, достигло теперь такого размера и так
ярко выяснилось, что он не знал, куда деться от тоски своей. Он шел по
тротуару как пьяный, не замечая прохожих и сталкиваясь с ними, и опомнился
уже в следующей улице. Оглядевшись, он заметил, что стоит подле распивочной,
в которую вход был с тротуара по лестнице вниз, в подвальный этаж. Из
дверей, как раз в эту минуту, выходили двое пьяных и, друг друга поддерживая
и ругая, взбирались на улицу. Долго не думая, Раскольников тотчас же
спустился вниз. Никогда до сих пор не входил он в распивочные, но теперь
голова его кружилась, и к тому же палящая жажда томила его. Ему захотелось
выпить холодного пива, тем более что внезапную слабость свою он относил и к
тому, что был голоден. Он уселся в темном и грязном углу, за липким
столиком, спросил пива и с жадностию выпил первый стакан. Тотчас же все
отлегло, и мысли его прояснели. "Все это вздор, - сказал он с надеждой, - и
нечем тут было смущаться! Просто физическое расстройство! Один какой-нибудь
стакан пива, кусок сухаря, - и вот, в один миг, крепнет ум, яснеет мысль,
твердеют намерения! Тьфу, какое все это ничтожество!.." Но, несмотря на этот
презрительный плевок, он глядел уже весело, как будто внезапно освободясь от
какого-то ужасного бремени, и дружелюбно окинул глазами присутствующих. Но
даже и в эту минуту он отдаленно предчувствовал, что вся эта восприимчивость
к лучшему была тоже болезненная.

табак

цитата:

- Глупая история и в двух словах, - начал генерал с самодовольством. -
Два года назад, да! без малого, только-что последовало открытие новой -ской
железной дороги, я (и уже в штатском пальто), хлопоча о чрезвычайно важных
для меня делах по сдаче моей службы, взял билет, в первый класс: вошел,
сижу, курю. То-есть продолжаю курить, я закурил раньше. Я один в отделении.
Курить не запрещается, но и не позволяется; так, полупозволяется, по
обыкновению; ну, и смотря по лицу. Окно спущено. Вдруг, перед самым
свистком, помещаются две дамы с болонкой, прямо насупротив; опоздали, одна
пышнейшим образом разодета, в светло-голубом; другая скромнее, в шелковом
черном, с перелинкой. Недурны собой, смотрят надменно, говорят по-английски.
Я, разумеется, ничего; курю. То-есть, я и подумал было, но, однако продолжаю
курить, потому окно отворено, в окно. Болонка у светло-голубой барыни на
коленках покоится, маленькая, вся в мой кулак, черная, лапки беленькие, даже
редкость. Ошейник серебряный с девизом. Я ничего. Замечаю только, что дамы,
кажется, сердятся, за сигару, конечно. Одна в лорнет уставилась,
черепаховый. Я опять-таки ничего: потому ведь ничего же не говорят! Если бы
сказали, предупредили, попросили, ведь есть же, наконец, язык человеческий!
А то молчат... вдруг, - и это без малейшего, я вам скажу, предупреждения,
то-есть без само-малейшего, так-таки совершенно как бы с ума спятила, -
светло-голубая хвать у меня из руки сигарку и за окно. Вагон летит, гляжу
как полоумный. Женщина дикая; дикая женщина, так-таки совершенно из дикого
состояния; а впрочем, дородная женщина, полная, высокая, блондинка, румяная
(слишком даже), глаза на меня сверкают. Не говоря ни слова, я с
необыкновенною вежливостью, с совершеннейшею вежливостью, с утонченнейшею,
так сказать вежливостью, двумя пальцами приближаюсь к болонке, беру
деликатно за шиворот, и шварк ее за окошко, вслед за сигаркой! Только
взвизгнула! Вагон продолжает лететь...
- Вы изверг! - крикнула Настасья Филипповна, хохоча и хлопая в ладошки
как девочка.
- Браво, браво! - кричал Фердыщенко. Усмехнулся и Птицын, которому тоже
было чрезвычайно неприятно появление генерала; даже Коля засмеялся и тоже
крикнул: "браво!" - И я прав, я прав, трижды прав! - с жаром продолжал
торжествующий генерал, - потому что если в вагонах сигары запрещены, то
собаки и подавно.
- Браво, папаша! - восторженно вскричал Коля: - великолепно! Я бы
непременно, непременно то же бы самое сделал!
- Но что же барыня? - с нетерпением допрашивала Настасья Филипповна.
- Она? Ну, вот тут-то вся неприятность и сидит, - продолжал,
нахмурившись, генерал; - ни слова не говоря, и без малейшего как есть
предупреждения, она хвать меня по щеке! Дикая женщина; совершенно из дикого
состояния!
- А вы?
Генерал опустил глаза, поднял брови, поднял плечи, сжал губы, раздвинул
руки, помолчал и вдруг промолвил:
- Увлекся!
- И больно? Больно?
- Ей богу, не больно! Скандал вышел, но не больно. Я только один раз
отмахнулся, единственно только чтоб отмахнуться. Но тут сам сатана и
подвертел: светло-голубая оказалась англичанка, гувернантка, или даже
какой-то там друг дома у княгини Белоконской, а которая в черном платье, та
была старшая из княжен Белоконских, старая дева лет тридцати пяти. А
известно, в каких отношениях состоит генеральша Епанчина к дому Белоконских.
Все княжны в обмороке, слезы, траур по фаворитке-болонке, визг шестерых
княжен, визг англичанки, - светопреставление! Ну, конечно, ездил с
раскаянием, просил извинения, письмо написал, не приняли ни меня, ни письма,
а с Епанчиным раздоры, исключение, изгнание!